«Когда мы гуляли, люди смотрели ей вслед: рыжие волосы, макияж, огромные карие глаза. Они не знали, кто она, но понимали — женщина необыкновенная», — писал о семидесятилетней Лиле Пьер Берже, друг Ива Сен-Лорана и один из основателей дома моды Yves Saint Laurent.
С юности и до последнего дня из своих 86 лет Лиля считалась одной из первых красавиц не то что Москвы — Европы. При этом все признавали, что красота музы Маяковского неконвенциональна, нетипична; на беглый взгляд Лиля казалась некрасивой, но вот она улыбалась, поднимала свои горящие глаза, умело выделенные карандашом Brun или Houbigant, и всё.
Мужчины выпрыгивали из себя, чтобы ей понравиться, женщины забывали, что «слишком большая голова, сутулая спина» и тонкие ноги.
Пожалуй, одна Анна Ахматова отказывалась признать Лилю красавицей: «Волосы крашеные и на истасканном лице наглые глаза», — но тут надо иметь в виду, что у третьего мужа Анны Андреевны Николая Пунина с Лилей был когда-то роман и Ахматова не могла об этом забыть.
Как Лиля Брик заставила весь мир полюбить себя? Рассказываем про ее стрижки, пудру, духи, маникюр и работу с цветовой гаммой.
Рыжий и синий
В 1926 году поэт Владимир Маяковский получил новую квартиру и сразу же прописал к себе Лилю Брик и ее мужа Осипа. Отделкой занималась Лиля, и она распорядилась выкрасить стены своей комнаты в цвет неразбавленной синьки — самый выгодный фон для ее рыжих волос, белой кожи и карих глаз.
На фоне синих стен сияли золотые волосы, кожа казалось еще белее, на бледном лице горели глаза, которые Маяковский обессмертил в поэме «Хорошо»: «круглые да карие, горячие до гари».
Абажур в столовой она обмотала прозрачной фиолетовой тканью и опускала его низко над столом, когда после ужина гости начинали играть в карты. В фиолетовом свете абажура все смотрели только на ее руки: ухоженные, белые, с безупречным красным маникюром.
Лиля надевала рыжее платье с фестонами, брала на руки рыжего котенка… Маяковский привез ей из Мексики коробку разноцветных гавайских сигарет. Москва еще не видала такого аксессуара, и все ахали, когда Лиля надевала фиолетовое платье и закуривала фиолетовую сигарету.
В этих декорациях поэт сходил с ума от любви и ревности: «…я по мановению твоего пальчика сажусь дома реветь два месяца, а по мановению другого срываюсь, даже не зная, что думаешь, и, бросив все, мчусь». «Если буду совсем тряпка — вытрите мною пыль с вашей лестницы».
Гарсон и другие эксперименты с прической
От природы у Лили были густые волосы: в гимназии она жаловалась, что от тяжести косы болит голова. Она постоянно экспериментировала с прическами и в записках мягко склоняла к этому Маяковского: «Как ты причесан? Целую в твою наодеколоненную макушку».
В 1920-е Брик едва ли не первой в Москве обрезала свои мягкие кудри и сделала модную стрижку гарсон. Лиля носила разные варианты стрижки: классический «чарльстон» с широкими лентами или шляпками клош, «шингл» с выбритым затылком, радикальный «Итон» с приглаженными бриллиантином волосами и челкой, причудливо уложенной на лоб. Тут уж в ход шли брюки, галстуки и джемперы.
В 1966 году Лиля писала сестре Эльзе Триоле во Францию: «Только что ушел от меня парикмахер, и волосы стали красивые. Первые дней десять причесываюсь на пробор. Сзади — новая прическа: 2/3 волос заплетены в косу и сложены вдвое, остающиеся делают петлю и висят поверх косы.
Все это заколото большой кожаной английской булавкой, удобно и хорошо держится». Лиля дружила с Ротшильдами, представителями знаменитой банковской династии, и эту новую омолаживающую прическу с косой и петлей она переняла у модницы Полины, жены Филиппа Ротшильда: «Скажи Полине, что я собезьянничала ее прическу, — писала она сестре. — Мне к лицу, хоть и не по возрасту. Я такая и в театр хожу».
С годами Лиля Юрьевна поменяла золотистый цвет волос на экстравагантный огненно-рыжий, а красный маникюр на «серебро перламутра».
Театральный критик Юрий Тюрин рассказывал про сильное впечатление от встречи с семидесятилетней Лилей в театре: серый шелковый костюм, серые шелковые сапожки, расшитые искусственным жемчугом, бриллианты на пальцах, серебристые ногти, полный вечерний макияж, огненные волосы, уложенные в косу.
«Черными угольями сверкали ведьминским пламенем глаза. <…> Я заглянул в их омутовую бездонность, я понял, что таких женщин не бросают, а становятся их рабами до конца жизни, до гробовой доски».
Карандашики, румяна и «моя пудра»
«Спасибо за духи и карандашики. Если будешь слать еще, то Parfum Inconnu», — благодаря переписке Лили с Маяковским и ее сестрой Эльзой, живущей в Париже, мы знаем о ее предпочтениях в макияже и парфюмерии.
Лиля Юрьевна следила за модой и в годы романа с Маяковским делала актуальный тогда флэпперский макияж: темные брови, винные губы сердечком или «луком Купидона», смоки, глаза обведены темным карандашом.
В те годы Лиля любила дорогие карандаши для глаз Haubigant. Они есть в знаменитом шопинг-списке, который она составила Маяковскому перед его поездкой в Европу: «Карандаши Brun для глаз, карандаши Haubigant для глаз…».
В этом списке значатся и две коробки пудры Arax. Эльзу она просила прислать четыре коробки «моей пудры» телесного цвета, три губных карандаша Ritz и румяна Institut de Beauté.
Духи перед кремацией
В семнадцать лет у Лили появились на всю жизнь любимые Rue de la Paix от Guerlain: цветочный аромат с нотами тополиных почек и медовой пыльцы. Маяковский привозил ей Houbigant: Mon Boudoir, придуманный в 1919 году легендарным Робером Бьенэме, и позабытый сейчас Inconnu (утеряна даже формула).
В 1945 году сестра Эльза прислала Лиле эпатажную новинку, Jicky от Guerlain, а в 1947-м она полюбила Bandit от Robert Piguet — почти мужской запах подчеркивал ее оригинальность и независимость.
И были в ее жизни одни совершенно особенные духи, Opium от Yves Saint Laurent, подарок самого Ива. Opium запустили в производство в 1977 году. Ив считал, что его новые духи про женскую сексуальную свободу и власть над мужчинами и что они идеально выражают личность Лили Юрьевны.
Он подарил ей Opium одной из первых. Лиле было 85 лет, ей оставался год… Этими духами Лилю и надушили в самый последний раз, перед кремацией. «Инна причесала ее, сделала макияж, я — маникюр, подушили ее „Опиумом“, обули в золотые сандалии», — записал в дневник последний муж Лилички Василий Катанян.
Прах Лили развеяли в подмосковном поле, поклонники привезли туда огромный валун, точку ее красивой жизни, выбили буквы «Л.Ю.Б.» — такие, выгравированные на кольце Маяковского, соединялись в бесконечное «люблю».
Автор: Лариса Хомайко